Неса-Бьянки Нерина Анджело. [PART ONE]

[riggiblake]

Мы — часть Вселенной.
Всегда воспринимали это как должное, как обычный набор букв, набор трех слов, которые в последствии можно продолжить и создать целую поэму, рассуждение и воспроизвести свою, собственную, философию жизни, начинающееся с короткого предложения.
Кто-то воспринимает это словосочетание как нечто важное, может даже придает ему смысл. Правда, такой какой он хочет видеть. Часть чего-то огромного, значащего, возможно аналог фразы «Если ты — часть чего-то особенного, то это делает и тебя особенным». Заставляет думать, что он значит хоть что-то в этом огромной, бесконечной Вселенной.
Но почему-то мы никогда не воспринимали эти слова как... правду. Не такую правду, которая встречается в нашей повседневной жизни - стул это стул, и это правда. Не как обыденную правду, не как что-то должное, нет.
А как истину. Простую и понятную истину, которая каждый раз открывает перед тобой что-то новое, доселе не понятное. Как истину, являющееся знанием и дающее каждому человеку некую уверенность. Истину, которая познается каждым по-разному. И практически никогда нельзя описать эту загадочную истину. Остается лишь пожимать плечами и повторять с улыбкой одно лишь предложение.
Мы — часть Вселенной.

Имена значат многое в нашей жизни — вы замечали это?
Лишь одно имя, простое, до безумия простое, имя может значить очень многое в этой жизни. Оно может давать определенный оттенок созданию; оно может заставить трепетать в страхе или плакать от радости; оно может внести в любую жизнь что-то особенное — не всегда плохое.
Имена действительно очень многое значат в нашей жизни — вы замечали это?

Неса-Бьянки Нерина Анджело.

Дружба является чем-то недолговременным.
Люди меняются — люди уходят, люди сменяются — появляются и исчезают. Нет ничего вечного, не было и не будет — тогда родиться что-то новое не будет способно, - без смерти кого-либо и чего-либо. Это нормально. Это абсолютно нормально, - в какой-то степени так и должно быть. Но не стоит воспринимать ее как что-то неприкосновенное, не стоит настолько сильно привязываться к людям, что себя ты готов ради кого-либо.
Дружба не является чем-то вечным.

Таковых, к сожалению, нет.

Любовь — слово великое, прогремевшее и известное.
Существует бесконечное количество видов любви — но часто создания ставят над своими эмоциями и чувствами знак вопроса — любовь ли это? Нет точной инструкции, нет точного определения того, что вы действительно испытываете любовь. Она у каждого своя. Многие ставят под вопрос вообще существование любви. Может, она существует, может и нет.
Но любовь — она у каждого своя. Она у каждого разная, что-то непонятное и, возможно, выходящее за рамки нашего бытия полностью и бесповоротно.
Любовь — всего лишь слово. На самом деле каждый вкладывает в него что-то свое — яркое или тусклое, темное или светлое, теплое или холодное, сверхъестественное или обыденное.
Любовь — слово великое, прогремевшее и известное.

Гетеро-сексуальна.

Прошлое — это опыт.
Прошлое заставляет нас задуматься над будущим и действия, произошедшие в нем, являются результатом настоящего — одним из многочисленных вещей, влияющих на нашу жизнь, является прошлое. Оно не всегда может быть светлым — оно и не всегда может быть темным. Никто не говорит, каким оно должно быть. Прошлое — не критерий чего-либо, это всего лишь опыт. Опыт, уроки, запахи, чувства, эмоции, - все, что мы храним в себе, является результатом прошлого. У прошлого есть довольно сомнительное понятие и смутное определение — в каком-то смысле, то, что произошло буквально секунду назад — и есть прошлое.
Прошлое— это опыт, за который многие могут отдать свою душу.

Не всегда свет является спасением. Свет — это слепота. Ослепляющий свет.

Восхитительная смесь детства и счастливых воспоминаний — вот аромат лета, яркого, жаркого лета, пахнущего не иначе как солнцем и цветами, - непонятно какими, но безумно волшебными, коих запомнить маленький ум маленькой меня бы не смог.

Я родилась в жарком месяце, начале июля, и мои первые воспоминания о том лете скорей всего были бы наполнены солнцем, смехом и ярким зеленым цветом листвы. Да, скорей всего именно таким мое детство и было — полным простого и светлого счастья, смешанного со вкусом солнца и радости; детства, которого вспомнить я не смогу еще долгое время. Остается лишь молиться неизвестным богам — надеяться на то, что те краткие моменты радости и неведения были наполнены лишь чем-то особенным — светлым. В каком-то смысле, я даже рада, что не помню те годы. Они бы напомнили мне о том, какой я была у истоков. Истоков того, что мой мозг старательно хотел забыть.

Мне рассказывали, рассказывали многое — но нехотя, оттягивая момент, отвлекая чем-то посторонним. Соединенный клан семей Бьянки и Неса — клан древних магов, настолько древних, что история их уходит тонкими, иногда вековыми, ветвями в историю, и то, что я являюсь одной из главных надежд этих родов — давило на плечи с самого пробуждения. В фиалковых глазах отчетливо читалась надежда; и в беловатых зрачках просвечивалось отвращение, когда разговор заходил об моей семье. И это совершенно не нравилось моей тогдашней натуре — бурной, ничего не понимающей и ищущей ответы, словно те могли что-либо дать. Такое поведение считалось правильным, нормальным — но почему-то даже сейчас, спустя два года, ощущается какой-то стыд за свои действия. И даже тот факт, что тогда проходила реабилитация после комы, не давала мне малейшего шанса на собственное оправдание.

Однако говорить, что та натура была, ей богу, неправильной — нельзя. И говорить, что я ее не принимаю — тоже. Моя жизнь, по словам сожителей клана, была соткана из чего-то странного, неестественного для мира магии. Потому, что мои родители первым делом решили отодвинуть меня от мощного источника энергии; того, что течет в моих жилах и врывается в мою жизнь на один острый момент — высвобождаясь на неопределенное время. Сейчас, спустя двадцать с лишним лет — понимаю, что сделано это было далеко не зря.

Память — это прошлое. Прошлое — это воспоминания. Воспоминания — это все, что мы храним.

Я жила в далеком селении, под названием Сан Джулиано, находящегося в Италии — где именно, неизвестно. Предположительно — в центральной, или же в южной Италии. Рождена же я была, - гордо, и немного завистливо, сообщала мне моя единственная подруга в тот промежуток в два года, - здесь: в едином поместье кланов Бьянки и Неса. И роды моей матери, чье имя было Клариче-Анна Неса, были приняты одним из лучших лекарей-врачей, - диковинным Ирьеном Бьянки, магом воздуха, лечащего с помощью аур Ветра. Он первым увидел маленькую меня, и истина была дарована ему — непонятно какая, но после родов маг воздуха поручился за меня, - обучать своей магии, о которой грезят многие.

Таким образом, мое будущее было немногим предопределено — магия моя должна была быть мощной и носить ее в своем теле я должна была гордо и величественно. На меня возлагали большие надежды — и, возможно, это испугало и совершенно не понравилось моим родителям — Клариче и Анджело. После моего рождения молодая пара сбежала в неизвестном направлении — на них давно махнули рукой, как говорят многие служанки в поместье, и это не было огромным шоком для тех, кто в это время находился на ногах. Видимо, родители мои были действительно хорошими актерами и искусно делали вид, что дитя их не интересует. Ибо ночью, под покровом ночи, ровно в то время, когда восьмое июля плавно перетекает в девятое, маленькая я была украдена собственной семьей из роскошной колыбели — изолированная, и плачущая долгое время лишь о тех, кого увидела первый раз — своих родителях.

О моей пропаже, похоже, узнали лишь под утро — но в это время молодые, даже лихие, волшебники Анджело и Клариче были далеко за пределами «владений» кланов Неса и Бьянки. Предположения строились и строились, и самой главной была теория о том, что именно в двенадцать часов ночи, именно тогда, когда Анджело и Клариче были замечены в побеге, была украдена я, и главы кланов решили, что пора махнуть на семью в целом. Таким образом, по крайней мере на тот промежуток времени, я была досадным промахом стражников, и потерей для обеих кланов. В каком-то смысле, мой потенциал играл главную роль, и узнав, что я украдена, был сделан вывод, что развивать его не будут, сыграл ключевой момент в моей жизни — меня оставили в покое.

Сейчас, смотря назад, точнее не более чем вспоминая и анализируя всю ситуацию в целом, мне понятна большая часть действий моих родителей, - и, по правде говоря, их логика и предугадывание действий собственной семьи, ставшей им главными врагами, поражает все больше и больше. Изучая в свободное время отрывки историй, заметок «писарей» объединенных кланов, их глубина действий — продуманность, изумляет, и в каком-то смысле даже пугает.

Одним из многочисленных трактовок бессмертия является вечная память. Покуда помнят, ты живешь.

Они играли историю Джульетты и Ромео — и смогли сыграть ее так искусно, что даже огромная ошибка в театре, такая как «единство кланов Неса и Бьянки», на первых порах была даже не замечена. Однако, они не смогли потерять суть в своем большом представлении — их родители презирали друг друга, и препятствовали браку своих детей.

Анджело и Клариче многое подстраивали специально, но в конечном итоге подстроить стычку между ними и их семьей, мои будущие родители не смогли. Потому, что это произошло быстрее, чем они ожидали, - как кажется мне. Их нашли, и таким образом путь поменялся. Суд клана решил, что им дозволено быть вместе, ибо чадо, появившееся у них, будет одним из главных носителей магии. Конечно, позднее всплыло, что поставление этого великого мага было фальшивым и подкупленным. Однако это позволило уже на первых порах, тех зачатках, молодой паре играть роль того, что их ребенок им откровенно безразличен, - конечная, итоговая цель, достигнутая долгим кропотливым временем и планами, была такова — спокойная жизнь без магии и вмешательства кланов. Они преуспевали в ней — играли настолько хорошо, что многие поверили в это и начали презирать их. Конечно, поверили не все — среди них были главы кланов, но те по неизвестным причинам не препятствовали очевидному плану молодой пары.

По правде говоря, сейчас я сомневаюсь в любви своих родителей, - условия, в которых они жили, обстоятельства, возложенные на их плечи, несомненно давили. Они оба являлись магами воздуха и свобода, подобная ветру, была у них в крови, и противиться ей они не могли. Видимо, они объединились, и смогли создать союз, сыграть единое шоу. Клариче и Анджело влюблялись друг в друга постепенно, шаг за шагом, и в конечном итоге, похоже, появилась я. И, не сомневаюсь, сыграть роль эгоистичных родителей, было безумно трудно. Сейчас, молча наблюдая за внутренним конфликтом между кланами, я вполне их понимаю.

В кланах Неса и Бьянки все решает лишь одна вещь — магия. Соклановцы гордо именуют себя магами, и являются довольно влиятельным родом в мире магии — на Земле. Внутреннее клан нестабилен, и даже спустя огромное количество времени, потомки создателей не сплотились, а лишь наоборот — обвиняли в ошибках прошлого каждого второго. Сидеть в поместье кланов Бьянки и Неса было неописуемо: это было похоже на бомбу медленного действия. Неудивительно, что у клана много врагов, презирающих его — в каком-то смысле, я даже жалею, что когда-то зависела от них. Я не знаю, каковы они сейчас, - разразилась ли маленькая, но все же ожидаемая, война среди них, - но если и узнаю, то спешить на подмогу к этому непонятному объединенному роду не буду. В масштабах Вселенной эта война настолько будет мизерной, что обращать внимания даже не стоит. Скорей всего, это и осознают главы кланов — и посему вестей от Тамары Несы-Бьянки, единственной подругой в непонятной мишуре Несы-Бьянки, нет.

Меня, простого мага, привлекает жизнь людей — спокойная и обыденная. Именно она является магией, которую создать и понять не можем мы.

Фактически, мои родители учли многое и создали действительно огромный, тщательно продуманный, план. Он был воплощен, - таким образом, я, на протяжении ровно восьми лет, жила в Италии, скрытая от глаз кланов. Казалось бы, девочка, носящая «огромный» магический потенциал должна была получить достойное образование в детстве — это была единственная точка зрения, которую Анджело и Клариче считали верной.

Я была, судя по дневникам моей матери, непоседливым ребенком. Во мне кипела жизнь, я стремилась к чему-то далекому, взводила свои маленькие руки к небу, и заливисто смеялась, когда в воздух меня поднимали Ауры, духи ветра, очарованные мелодией и сладко-бессмысленной песней ребенка. Родители действительно первое время стремились отталкивать меня от мира магии, но позже они поняли — ветер в их жилах течет и в моих, и сдерживать его смысла нет. Однако и тренировать меня они не стремились, - в каком-то смысле, клан был прав по поводу развития магии, но чтобы я полностью была отчуждена от мира магии — нет.

Играла с нимфами и духами природы я долго — похоже, по частым зарисовкам отца, я действительно с ними дружила. Они заменили, как мне кажется, нянек — ибо мои родители всячески старались не привлекать себе внимания в уютном селении, где все знают друг друга. Им пришлось возвести самим небольшой, но приятный, дом, схемы которого сохранились в общем памятном сундуке родителей. Привлекло ли это внимание? Разумеется, но жители местные лишь пожимали плечами и не обращали на новоприбывших ровно никакого внимания. Это позволило Клариче и Анджело свободно вздохнуть, но и оставлять меня наедине они боялись — не за безопасность, по поводу которой они вообще не волновались, а по поводу того, что подумают местные жители о них самих — наверное, рискнуть оставить ребенка, по записям — четырехлетнего, одного, гуляющего по полю, и посмотреть на реакцию местных жителей, мои родители не посмели. Таким образом, мама стала работать дома, в отец продавать картины и эскизы — неудивительно, что общая книга родителей полна всяческих аккуратных зарисовок обыденной жизни в обыденной деревне.

Я постепенно взрослела, так и постепенно духи природы теряли ко мне интерес, и мне, маленькой девочке, пришлось искать новых друзей — и я их вполне нашла среди обычных людей. Наверное, описать восторг моих родителей невозможно, равно как и зарисовать - их дочь, в конце концов, начала интересоваться чем-то обычным! Контакт между людьми и моими родителями налаживался, а я... А я нашла себе подружек, с которыми могла общаться, бегать, дергать за косы и дразнить мальчишек. Я была бурной, не пренебрегающей ложью, девочкой — моя жизнь кипела, моя жизнь была полна красок и скучать я уж точно не скучала. Я была эмоционально развитой — обижалась на мелочи и мирилась спустя минуты. Да, моя жизнь являлась чем-то волшебным для мага — обыденной и простой вещью.

Одна единственная мысль о том, что все идеально — может разрушить многое. Судьба всегда наносит ответный удар — постепенно, медленно, а затем резко и беспощадно.

Когда мне наступило пять лет, родители начали постепенно готовить меня к школе. Точнее — уже стали готовить. Они были вполне похожи на нормальных людей, - не магов, из простого селения под названием Сан Джулиано. Неудивительно, что рано или поздно они задумывались о том, что стоит отдать свою дочь в школу — и их жизнь, которая старательно планировалась на многое время, наконец осуществиться. На мои воспоминания они махали рукой, считая нужным отмечать то, что их дочери было слишком мало лет, чтобы помнить те дни, полные магии в не-магической деревне.

Я училась писать, читать — и довольно быстро, что тоже не было удивлением для семьи. В каком-то смысле, это было даже... родственным для них. Поэтому проблем изначально с учебой не возникало — меня сразу же приняли в местную школу, и пусть учиться было мне немного скучновато, судя по шутливым дракам, но маленькой мне нравилось. Поэтому вполне скоро на уже пожелтевшей бумаге стали появляться комментарии — неумелые, кривые, но читабельные, и вызывающие лишь улыбку.

Однако вскоре сказались «типичные» магические факторы — слабое физическое здоровье. Оно резко пошло на упад, и должно было взбудоражить родителей — но те были слишком обеспокоены, чтобы думать как-нибудь трезво. Такое случается — их логика постепенно засыпала за эти годы, и примерно в то же время — в семь-шесть лет, у меня начали проявляться признаки той загадочной болезни, по вине которой я лишь запоминаю и анализирую старые записи.
Таким образом, вести нормальную жизнь я уже не могла — это было ясно. Стоило мне подхватить случайно простуду — все усугублялось, и было все сложнее прокормить себя и меня, попутно оплачивая лечение. Обычная сельская жизнь прервалась достаточно быстро и резко — не так, как она начиналась — плавно и медленно.

Теперь отцу пришлось работать все чаще на другой работе, и рисунки постепенно исчезали, а почерк становился не разборчивей — судя по всему, именно маленькой мне доверили вести небольшие семейные хроники, чтобы я не скучала. Меня даже сейчас поражает эта наивность, написанная простым и понятным языком. Похоже, именно так Клариче и Анджело пытались развить во мне небольшие писательские зачатки — так сказать, давали основу таланту, благодаря которому я могу позволить себе купить пару-тройку безделушек и одну достойную волшебную палочку. А может, они просто хотели, чтобы я не падала в пучину отчаяния, подобно им, и всячески отвлекали меня от реальности.

Вполне получалось писать какие-либо заметки, описывать окружающую среду через окна — даже тогда меня не покидали друзья, которых я нашла в школе и в далекие времена, когда была еще совсем дитем. Мне не было скучно, и, наверное, моя улыбка скрашивала серые, даже темные, дни моих родителей. Позволяла им идти вперед, и работать-работать. Я не понимала почему они приходят усталые домой, и почему им приходиться одевать на лицо фальшивую, вымученную улыбку — мне это не нравилось совсем, однако и сделать что-либо я не могла — бурная сторона моей натуры проявила себя, и поэтому маленький эгоистичный разум маленькой меня относился к ним все холоднее и холоднее.
Стыдно ли мне за это поведение спустя годы?

Да.

Судьба наносит удар медленно, плавно, постепенно разрушая нашу жизнь. А затем резко вносит в нее мгновенно отравляющее — ломающее. И смотрит, выдержим ли мы, или же нет.

Подобная жизнь, резко шедшая на спад, длилась примерно один-два года. На восьмое день рождение, и чуть позже, болезнь была все-таки подавлена и скреплена заклятиями моих родителей. Те, нехотя, все же воспользовались магией и прибегнули к помощи духов природы — на удивление, те согласились, и причем весьма охотно.

Моя реабилитация длилась примерно два месяца — и успеть к началу учебного года я уже не смогла. Домашняя библиотека регулярно пополнялась моими друзьями, с которыми маленькая я поддерживала тесный контакт, и училась вместе с ними. И, как бы сильно я не хотела, - писала я, все равно успеть я не успела. Таким образом, на мои небольшие каникулы моя жизнь продолжалась весьма бурно — я была взбудоражена новостью о том, что совсем скоро смогу сидеть за партой и отвечать на вопросы учителя; знакомиться с новыми одноклассниками и смеяться вместе с ними; делать домашнее задание и получать хорошие оценки, радуя своих родителей, словно прося прощения. Я готовилась к своей будущей жизни очень серьезно, как мне казалось тогда, и я, судя по всему, чувствовала себя эдакой взрослой — одна только мысль о том, что я, восьмилетняя девочка, уже такая взрослая! - приводила в трепет и заставляла улыбаться все шире и шире.

Я отсчитывала дни и недели до того дня — даже заставила родителей специально четко сказать мне определенный день, когда мы пойдем в местную школу сдавать документы. И, кое-как, я все-таки получила четкую дату — и это было тридцатое октября двух тысяча второго года.

Я ждала эти дни долго, кропотливо, и наверное была настолько переполнена счастьем, нетерпением и волнением в тот день, что забыла привычно записать свои мысли в общий, уже наверняка потрепанный, дневник семьи — небольшие, личные хроники. Таким образом, бережно откладывая потрепанные воспоминания своей прошлой жизни, если можно сказать так, я уже опираюсь на сухие факты, с трудом доставленные прямиком из старых-старых архивов начала двухтысячных годов.

Грубо говоря, судьба решила нанести ответный удар по нашей семье, и тот день, казалось, должен был быть наполнен счастьем и радостью, оказал абсолютно другое воздействие. В этот день, тридцать первого октября двух тысячного года, именно в селении Сан Джулиано, произошло землятресение, мощностью в пять целых и четыре десятых по шкале Рихтера. Задета была школа, в которой я была на тот момент вместе со своей семьей.

Никто не точно не знает, как именно выжила Неса-Бьянки Нерина Анджело, но в суматохе этому значения, судя по всему, не придали. Ее отнесли как к одной из выживших, чудом выживших, коих оставалось совсем, совсем мало в тот день. Проще говоря — просто не стали выяснять, как именно это произошло, как именно я выжила. Меня просто передали в местный госпиталь, где все мои травмы останавливались лишь на незначительных ранах и ссадинах. Конечно, это вызвало подозрения, но чуть ранее до этого люди смогли связаться с кланом Неса-Бьянки, точнее с их главными представителями, - мнимым братом Анджело, - Ирьеном, и сообщили об трагических новостях. Таким образом, Ирьен, маг воздуха, невозмутимый по своей природе, успел в тот момент, когда медсестры уже собирались позвать на помощь профессионалов — разобраться, что, где и как. Очарованный природной красотой мага, девушки оформили необходимые документы, и таким образом меня, Нерину, считали чудом спасшейся и нашедшей свою семью. Конечно, на самом деле процесс подтверждения данных был долог, но не в этом, как говориться, суть.

Ирьен Бьянки привел меня, тогда еще бессознательную, к поместью Неса-Бьянки. Был созван совет, куда меня не допустили, что вполне ожидаемо. Однако мой слух, обостренный с помощью плотного контакта с деревянной дверью «суда», позволил мне выяснить и вспомнить до конца, что все же случилось - не скрылось это и от старейшин. Версий было много, но в конце, после споров, главы клана вынесли основную теорию: во время землетрясения, мои родители быстро мобилизовались и смогли усыпить меня — основываясь на моих словах о том, что было, я не помнила, - и за короткий промежуток времени смогли соединить свою магию таким образом, что на мне первым делом было заклятие отца-лекаря — исцеляющее сильные травмы, и плотный щит воздуха. Было применено еще несколько мелких заклинаний, и этого хватило, чтобы защитить меня. Однако сами родители не спаслись - практика было меньше, но магические данные нет, что и позволило им сотворить за такой короткий срок относительно мощные заклинания на свою дочь. Но время поджимало, и успеть сотворить себе подобные они не могли, и хотя они предприняли попытки спастись, успеть выйти вовремя из здания Клариче и Анджело не смогли. Заседание было закрыто - мои родители погибли, защищая меня, а отныне опекуном и учителем является Ирьен. По следам слез, оставленных на тонкой бумаге, остается лишь догадываться, насколько мне было больно.

Боль означает многое. Мы показываем ее по-разному — плача, крича, закрываясь, убегая. Людям никогда не понять личную боль каждого. Можно лишь увидеть.

Откладывая засекреченные записи клана, остается лишь надеяться на личные наблюдения служанок и некоторые записки прошлой меня будущей мне — уже настоящей, которая живет на данный момент. Записок было много, но не все из них были датированы — и написаны были, скорей всего, в попыхах, а кое-где замечались разводы. Скорей всего, в то время маленькая я плакала, и безуспешно вытирала слезы, размазывая чернила по сухой бумаге.

Мне было больно. Постоянно больно. Я не представляю сейчас, как может маленькое, хрупкое, пережившее смерть двух самых близких людей, создание ощущать и вбирать в себя такую огромную боль. Отчаяние сочилось со страниц, заставляя вздрагивать, читая строки. Я была словно небольшим сосудом, который постоянно наполнялся болью, болью, болью с каждым новым словом, с каждым новым напоминанием, с каждой ново-годовой годовщиной смерти моих родителей. Я была похожа на бомбу замедленного действия, и это пугает меня сейчас. Неудивительно, что мозг решил воспоминания заблокировать — конечно, это вылилось мне боком и радостью для болезни, однако, если бы я помнила это прямо сейчас, я бы не удивилась, если бы постепенно умирала от горя.

Мое состояние сказалось на окружающих людях. Меня тренировали каждый день, но за мной должным образом служанки ухаживать не могли — в моей болезни была и моя вина, точнее излишняя эмоциональность и неуравновешенность. Психическая нестабильность, подростковый период, детская травма — я уже устала перечислять и догадываться, что именно сказалось на болезни. Проще назвать это все стрессом. Огромным, огромным стрессом.

Меня избегали в человеческой школе — возможно, и это давило на плечи. Судя по записям учителей, я училась не хорошо и не плохо — удовлетворительно. Больше всего учеников пугало мое поведение, мой тонкий голос, раздраженность и частые слезы на глазах. В каком-то смысле, я не училась вовсе — я все разгребала дома, а в школе, на уроках, у меня был шанс просто плакать втайне от Ирьена, которого маленькая я скорей всего ненавидела всей душой, и нянек. Конечно, это не скрылось от обоих сторон, но даже после ругательств и лекций от служанок, я продолжала просто присутствовать на уроках. Возможно, Ирьен магически воздействовал на местных директоров, и я умудрялась задерживаться в одной школе как минимум год - и при этом переходить в следующий класс.

Меня, нет, я всех игнорировала. Я настолько ушла в себя, что почти перестала реагировать на внешние факторы, на свое самочувствие - это было страшно. И не только мне самой сейчас, но и людям тем, кто находился рядом со мной тогда. В каком-то смысле, мне было плевать, погибну ли я или же нет. Я не принимала гору таблеток, я не уповала горе в алкоголе или «травке» - нет. Я просто ничего не делала, если судьба случайно пыталась меня покалечить. Я махнула на все рукой и фраза «будь что будет» как нельзя точно подходит на тот промежуток времени. Конечно, восприниматься это должно было в каком-то другом смысле, но для меня - поврежденной и нестабильной девушке, эта фраза была девизом во все время. На такое отношение к миру и всему в целом повлияла скорей всего болезнь, медленно прогрессирующая внутри меня. Но даже принимая все возможные «плохие» факты моей жизни - это до сих пор не оправдывает, не оправдывало и не будет оправдывать мое эгоистичное поведение на тот момент жизни.

Я была обижена на весь мир, я копила в себе не только боль, но и отчаяние, зло, ступор, игнорирование, - все, что можно было. Скорей всего, мир для меня являлся клеткой, в которую меня заточили и лишь боги виноваты в моих проблемах - хотя на самом деле судьба виновата лишь в том, что позволила моей на тот момент опоре, исчезнуть. Остальные проблемы я выдумала и выстроила сама, и даже не пыталась с ними бороться. Я забывала, и без болезни и без мозга, все хорошее что было в моей жизни - фактически, я забыла про битву моих родителей за мое счастье и смерть во имя меня. Я забыла все, что сделали люди, и не люди, для меня во всей моей жизни. Свет пропал, и мою личную теорию мира наполнила лишь безграничная тьма, сотканная мною самой. И, если честно, я до сих пор не понимаю, как не погибла. Я не собираюсь умирать, и не желаю смерти моей той стороне, находящейся в другой комнате моего личного временного коридора, - нет. Совсем нет. В моей голове просто не укладывается, как маленькое, хрупкое создание смогло держать и копить, копить, в себе всю эту боль и злость. В смысле - моя душа рвалась на части, мой личный сосуд разрушался, и состояние было похоже как на нечто неживое, но находящееся в теле живого. Я, в конце концов, имею в виду, как та Нерина смогла держать в себе все это? Ответ был достаточно прост, стоило мне заглянуть в отсчеты Ирьена.

Я не была успешна в магии. Нет, я не имею в виду полное отсутствие потенциала. И не имею в виду полный провал в ее использовании. Успешность в этом щекотливом вопросе означает лишь одно - магия воздуха, магия аур, не использовалась по назначению - в том смысле, что лечения, как такового, не было. Я атаковала, атаковала беспристрастно, но от этого не менее глупо, снарядами и легкими в изучении, сферами воздуха - как одной из основ на еженедельных уроках с Ирьеном. Я отказывалась от лечения, и почему-то хрупкое сердце, которое помогало при первой же возможности когда-то давно, не дрогнуло, и прошлая я позволяла себе атаковать несчастных — если на меня кричали и молили о том, чтобы магия воздуха и аур была применена по ее назначению.

Была ли я монстром?

Да, я была им.

На первых порах, стоит добавить, Ирьен пытался остановить меня, и даже нанял мне психолога-мага — но не из нашего клана. Он пытался, - судя по записям и отсчетам — действительно пытался, в какой-то степени мой, фактически, дядя пытался понять меня саму и отговорить от действий, но со временем попытки были прекращены — главы клана сочли это таким же бесполезным занятием, как и заставить меня лечить людей. Фактически, старший Бьянки после выхода приказа пытался еще раз остановить меня, но вскоре и эти попытки были остановлены им самим. Возможно он понял, или же осознал?что это действительно бесполезно. Моя природная упертость брала свое — но кроме этого уже тогда мое поведение било в колокола и предупреждала об опасности.

Мое психическое здоровье давным-давно было не в норме, - если так подумать, то еще и со времен того злочастного суда и решения моей судьбы. Оно медленно разрушалось, день за днем, с каждым моим безразличием и холодностью — так и прогрессировала моя болезнь, название которой мне наверное не скажут никогда. Единственное, что я знаю — так это то, что в катастрофическом положении — осложнении болезни, я была виновата сама.

Я умирала день за днем.

И гибель моя была создана мною.

Небытие. Пустота. Вакуум. Много синонимов и слов, означающих лишь одно — потерю.

Тревогу забили поздно. Даже слишком поздно. Видимо, кто-то все же заподозрил в моем поведении «что-то не то» и простые объяснения соклановцев - травму перенесла, его не устроили. Кто это был ? Без понятия. Мне не объяснили, кто был этот «загадочный» спаситель, но он был довольно настойчивым и часто наведывался в объединенное поместье и, в принципе, в дом Ирьена. Домом моего опекуна я назвать домом не могу.

Я, как и следовало ожидать, не помню его лица, его внешности в целом, а описания в отчетах их хрониках толком не дается — имя и фамилия ровным толком ничего не дают. По-крайней мере, мне самой. Поговаривают, что это был некто из организации Особый Отдел Вейрона, но, живя здесь, в этом самом городе, и зная предназначение этого Особого Отдела, я могу вынести вердикт, что все же нет — загадочное существо неизвестной расы, и непонятно откуда, все же подтолкнул Старейшин на мой осмотр и заставил обратить внимание на мое поведение.

И, как оказалось, совершенно не зря — обнаружили некое заболевание, и довольно серьезное — разрушающее мою жизнь на протяжении целых восьми лет. Оно ломало мою жизнь, повлияло на мою психику и жизнь в дальнейшем — описывать долго, но как я и говорила — создавала себе самой проблемы я, и посему платила за это, подкармливая болезнь. Она прогрессировала, если говорить на языке медиков. Меня, разумеется, положили в психиатрическую больницу, где ООВ ставил своих людей и там могли лечиться существа со сверх-силами— без всяких разговоров, откинули сомнения по поводу моей так и не законченной школы, - забыли все. В этот момент, как замечают некоторые, спокойная маска Ирьена треснула по швам — именно он первым делом выдвинул предположение положить меня в больницу и он же реализовал идею. Это было действительно странно — слушать из уст безмятежного, бесстрастного человека, точно знающего чего он хочет, слова о том, как страшно было смотреть на мое состояние. Наверное, моя болезнь была действительно опасной и страшной — настолько, что назвать ее мне не решились и с тех пор ко мне относились более снисходительней.

Я не люблю жалость.

Лечение не приносило плодов, отчеты были плачевнее и плачевнее — прогресса в моем состоянии не замечалось. Лучше мне не становилось, - это действительно пугало, но вмешательства магии допустить маги не могли, по неизвестным причинам. Болезнь прогрессировала, и в записях не указывается мое точное описание состояния в момент госпитализации. Не описывается вообще, как именно я себя вела, что я делала — ничего. Лишь отчеты о том, как мне становилось хуже; лишь отчеты о том, доказывающие что я умираю. И умираю быстро. Остается лишь догадываться, что означают эти поджатые губы и убегающие взгляды, излишняя суетливость и дрожь в руках — люди действительно не хотят об этом говорить. Что случилось со мной, когда я была под лекарствами? Наверное, что-то ужасное. Но не слишком ли много ужасного итак-то произошло в моей жизни? Ответа нет.

Спустя пол-года, а может даже и следующие шесть месяцев, безрезультатного лечения врачи все же дождались результата, но не такого, какого они ждали. Я была погружена в кому, что впрочем было ожидаемо. Фактически, ровно за день до того, как я погрузилась в кому, было принято решение ввести меня в искусственную кому, однако природа, судя по записям и ироничным шуткам летописца, опередила людей и глав клана. Однако действительно ли это было так? Действительно ли судьба решила пошутить над людьми и я погрузилась в кому сама?

Мои сомнения, как оказалось, не были напрасными — после пробуждения Ирьен признался в том, что он обратился к кому-то за помощью, к тому, с кем я встречалась доселе — тому, кто еще первый раз спас мне жизнь. Он спас мою жизнь и во второй раз, погрузив меня в кому. Не так. Мой ослабленный организм, под влиянием довольно мощного неизвестного заклинания восстановления, погрузился в сон, длиною ровно в год. И сон этот напоминал кому — я могла бормотать что-либо во сне, реагировать на определенные движения и громкие звуки, но, как правило, врачи определили это кому.

Непонятно лишь одно — почему никто не допустил вмешательства магии и не помог мне победить болезнь? На эту загадку мой опекун лишь медленно покачал головой. Те, с кем я говорила на эту тему, тоже лишь качали головами, уходили от разговора, пожимали плечами — молчали и не отвечали на поставленный вопрос. Как думается, главам Кланов было на руку моя болезнь и мое состояние, - я приносила в основном лишь беды, и тем более ложь о том, что мой магический потенциал будет огромен, была раскрыта — смысла оставлять меня в живых не было. Скорей всего, Ирьен догадывался об этом, и тот человек, который спас меня заклинанием, был найден моим дядей и попросил того о помощи. Фактически, моя жизнь была спасена тем, кого я люто ненавидела многие года — иронично ли это звучит? Да. Почему Ирьен не спас меня сам? Ответ достаточно прост — вытаскивание своей племянницы из небытия и грани жизни и смерти не входило в его спектр возможностей — не этим занималась магия Аур. Но кем же был человек, способный вытащить душу из-под тонкой грани? Был ли это вообще человек? Непонятно. За мощь и помощь платят чем-либо, и я боюсь представить, что заплатил Ирьен Бьянки.

Безумие — это зверь. Голодный зверь. И клетка. Запертая клетка. Зверь и клетка.

Как писалось выше, мой сон длился один год. По иронии судьбы, я пробудилась, если заявить точно, через год и один день — восьмого июля седьмого месяца. За этот промежуток времени мое тело, благодаря заклинанию (пентаграмме? Руне? Кто знает), смогло одержать вверх над болезнью, и мои магические силы постепенно восстанавливались, равно как и жизненные. Я постепенно оживала, и, в конечном итоге, мое пробуждение от комы не было уж таким внезапным — я подавала признаки жизни, и врачи, маги, смогли медленно подготовиться к назревающим вопросам. Не знаю как, но уверенность в том, что я ничего не буду помнить после комы была непоколебима. Остается лишь догадываться, как именно они смогли догадаться об этом, но, как говориться, не более чем «в воду глядели».

Мое пробуждение не было таким уж и радужным. Я очнулась — и тьма резко отступила и меня в буквальном смысле затопил и ослепил яркий свет. Этот свет был повсюду — не было шанса спрятаться от него. Это пугало. Мне казалось, что я ослепну, и я действительно боялась этого. Я не могла даже заговорить, потому что не было сил. Я не могла закричать, просить о помощи — ничего. Но самым страшным являлось то, что рядом со мной сидели какие-то неизвестные люди, выжидающие смотревшие и спрашивающие кто они. Как оказалось позже, это была больничная палата — все такая же белая, как и все остальные. А люди, сидевшие в ней, были главами кланов и их помощниками. Восклицания врачей о том, что меня этот поток вопросов может напугать, их не остановил. В каком-то смысле, теория о том, что от меня хотели избавиться лишь подтвердилась.

Позже я провалилась в сон — и спала достаточно долго, но не года и месяца — десять-девять часов. Меня кормили, но не с ложки — мой мозг «удалил» память выборочно — лишь воспоминания, ну а элементарные действия — брать, читать, писать, пить — это осталось, и двигаться я могла. Я не помнила лишь свое рождение. Детство. Юность. Взросление. Я не помнила лишь то, что называется жизнью, прошлым. Я потеряла частичку себя, и ощущала я это всем своим телом, своей душой — чувство того, что чего-то не хватает и хватать не будет, уже никогда не оставит меня. Это я поняла после того, как мне еще в больнице объяснили, что со мной случилось. Не трудно догадаться, какая реакция была у меня.

Я была психически нестабильной. Заклинание не смогло восстановить мою психику полностью, поэтому я практически всегда была на грани — восстановление было возможно, но оно, как показывало позже, требовало времени. Я была более импульсивной, эмоциональной — я могла воспламениться от ярости и снести все на своем пути, пока я не успокоюсь — пока мне не введут успокоительное; я могла заплакать от мелочи и закатить истерику; я могла впасть в депрессию от одного лишь обидного слова. Я была действительно психически нестабильной.

Но это не помешало главам клана объявить о том, что отныне я надежда всего клана, ибо я «пробудилась» и теперь готова. Готова нести ношу ответственности. На меня возлагали обязательства быть везде самой лучшей, самой-самой. Но таким образом они смогли спасти меня от презренных взглядов соклановцев — если до объявления в глазах их читалось лишь одно презрение, то после — искорка надежды. Власть, слава, мощь — они хотели этого, и почему-то слухи о моей небывалой магии, способной убивать (результат отчетов о тренировках) лечащей магией, сильного иммунитета (как следствие моей комы, элементарно приписали мое спасение мне самой) расползались по всему клану, по всей их территории. И теперь мои «побочные эффекты» от выборочной амнезии их не волновали.

После болезни я ослабла, и мой организм, мой иммунитет мага и так-то был намного слабее, и подверженность к болезням возрастала. Мне нельзя было болеть. К сожалению, это было трудно на первых порах — держаться подальше от всего... от всего. От самого мира, который был наполнен всем, чем только можно — в каком-то смысле, после многочисленных лекций, я вынесла лишь один урок — весь мир это единый полигон, поле боя, и мы выживаем на нем. Мир полон опасностей, особенно для меня с точки зрения медиков. Конечно, со временем меня научили как выживать в нем, как остерегаться особенных очагов заболеваний, и даровали мне артефакт, способный поддерживать не только стабильное психическое состояние, но и мощное усиление к моему иммунитету — настолько сильное, что когда брошь на мне, я могу спокойно вдохнуть и мое здоровье приравнивается к обычному человеку. О большем, я по правде, мечтать и нем могла.

Но самым страшным были сны. Даже не так. Мне снились не сны. Мне снились кошмары. Каждую ночь, если мне все же удавалось заснуть, кошмары посещали мою жизнь в виде воспоминаний — не только амнезия стерла их, но и мой мозг блокировал невеселые годы. Что-то ломалось во мне ночью, и кошмары стали фактически частью моей новой жизни. В них было все — страх, ужас, воспоминания, крики, безумие, кровь. И если я смогла бы пережить их, преодолевая известный мне страх, то на этот раз я уже не могла — суть кошмаров постоянно забывалась, но стойкое чувство животного страха оставалось со мной до следующего наступления темноты. Я пыталась противиться этому, действительно старалась победить это или в худшем случае подготовиться — но, похоже, каждый раз кошмар заставал меня врасплох. Я оказывалась в клетке — я кричала себе, постоянно кричала, что все это не более, чем сон, и вроде бы разум пробудился — ты осознаешь это, но твое тело оцепенело и ты не можешь двигаться. Границы между реальностью и кошмаром стираются — это действительно страшно. Я боюсь засыпать даже сейчас. Даже хроническая бессоница кажется получше варианта крика посреди ночи от вновь пережитого кошмара.

Моя натура — натура проснувшаяся и жаждущая ответов, интересовалась миром. Я не понимала многие вещи под давлением многих факторов — меня пугали люди; меня пугало то, что я ничего не помню и вспомнить не могу; меня пугало отсутствие родителей и близких людей; меня пугала ответственность за свои действия после объявления — меня пугало все. И вопросов, на которых ответ мне никто не давал, было много — хотя бы потому, что страх провоцировал задавать и задавать вопросы, словно чтобы убедиться — я не в порядке. Я не в безопасности. Я постепенно сходила с ума снова, но на этот раз здоровая — меня, по-крайней мере, поддерживали с помощью амулетов.

Все давило на меня.

Я боялась оставаться одной — мне казалось, что стены теснят на меня — так я познакомилась с моей первой и единственной подругой — Татьяной. Пожалуй, она была одной из немногих людей, готовых отвечать на мои бесчисленные вопросы. Она была хорошей, она отдавала мне свою доброту, но отвечала ли я ей тем же? Нет. Я опять наступала на свои грабли — лишь возводила стены вокруг себя, не осознавая, что я делаю — разрушаю мир. У меня не было друзей, были лишь знакомые лица в толпе, почему-то глядящих с неприкрытым восторгом, надеждой и скрытной насмешливостью. Все было запутано в моих глазах, мне постоянно хотелось плакать от безысходности и незнания. Незнания, что делать вообще. Как себя вести, что говорить. От этих скребущих чувств на душе. Что делать с этими кошмарами и бессоницей. Я не знала ответов, и вопросов было все больше и больше. Я искала непонятно что, так что неудивительно, что ответов не было. Были ли истерики? Да. Было ли безумие? Несомненно. Весь этот промежуток времени я могу назвать лишь одним словом — безумием.

Мир не разрушался — нет. Он продолжал жить и циркулировать, мне пытались помочь. Но на этот раз я была заперта в клетку. В клетку, под названием безумие.